ХОРОШО ЧИТАЕТ, ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?

Г.ЦУКЕРМАН, кандидат психологических наук • 18 июля 2017
Проблема совершенно реальна. Детей, хорошо и отлично подготовленных по чтению, немало. Родители вправе гордиться успехами своей дошкольной педагогики, но, к сожалению, в большинстве своем они склонны «почить на лаврах»

    Мы уже говорили, что и «мастера чтения» из первоклассников нуждаются в дополнительных занятия и домашней помощи. Можно ожидать родительского вопроса: а зачем все это? Ребенок и так бегло и выразительно читает, прекрасно пересказывает длинные истории, легко и с удовольствием заучивает стихи.

    Но вот проходит месяца два-три, и мама уже встревожена: поток счастливых рассказов о школе ослабевает, а однажды на неизменный вопрос о событиях дня ребенок пожаловался: «Скучно было на чтении: они еле читают, а я должен следить. И вообще букварь мне надоел», Что это — росток высокомерия? Или реальная скука, угрожающая бездельем на уроке? Или ничего нет, а есть просто мамина мнительность?

    Нет, проблема совершенно реальна, Детей, хорошо и отлично подготовленных по чтению, немало. Родители вправе гордиться успехами своей дошкольной педагогики, но, к сожалению, в большинстве своем они склонны «почить на лаврах», Это не значит, что они не заботятся о формировании литературного вкуса ребенка, о его общей начитанности, Но надо, чтобы полнота жизни и возможностей этого первого года в школе была испытана и исчерпана ребенком,

    Но причем тут чтение? Такой вопрос возникает у тех, кто цели уроков чтения? в первые школьные месяцы сводит к освоению его навыков. Но букварь призван решить и другую, столь же важную задачу — ввести ребенке в теорию письменности. Эта задача одинаково нова и трудна для всех, «Но мы не готовим ребенка на филфак, зачем ему теория языка?» — резонно возразят некоторые папы и мамы, Ответить им можно так: ваш ребенок вступает в младший школьный возраст, который нацелен на развитие мышления, И нам не дано предугадать, какие задачи станут для него наиболее привлекательными через 8—10 лет — теоретические или практические, технические или организационные, математические или филологические, этические или психологические.

    Теоретическое отношение к языку начинается с событий такой малости, которым домашние обычно не придают значения. Маруся приходит из школы и ликует: «Мы сегодня начали буквы проходить! Учили букву А!» Мама теряется: ведь Маруся букву А находила во всех книжках еще в две годика... И обычная родительская реакция на подобный эпизод — поиронизировать над детской пылкостью или в лучшем случае смолчать и переключиться на другие темы. А ведь в жизни девочки действительно произошло торжественное событие: сегодня .она, может быть, впервые, сознательно, осмысленно отнеслась к собственным знаниям, она узнала функцию буквы как знака, заместителя звука. Она сделала первый шаг к теоретическому мышлению, на развитие которого призван работать младший школьный возраст, И надо бы помочь маленькому ученику утвердиться на трудных путях теоретической мысли, Как это лучше сделать?

    Не стоит проходить школьную программу с опережением: ничего, кроме высокомерия, не удается развить у первоклассника, сообщив ему несколько звучных терминов (суффикс, инфинитив) вне связи с теми задачами, для решения которых необходимы эти понятия. Немного даст для развития мышления и чисто информативный путь приобщения к наукам. Ребенок завороженно выслушает историю о том, как знак финикийского быка алефа, перекочевав в Грецию, стал обозначать первый звук слова «алеф» (бык), начал поворачиваться и, наконец, «встав на ноги», во главе алфавита появился на Руси. Такие истории могут разбудить интерес к языку, но умения размышлять о языке они сами по себе не вырабатывают,

    Для ребенка самый многообещающий путь к теории письма и чтения — познавательные игры, и прежде всего игры, связанные с самостоятельным конструированием или усовершенствованием русской письменности. Многие дети в период овладения письмом сами находят этот путь: они обнаруживают буквально страсть к созданию шифров и к зашифрованной переписке. Но детским шифрам, как правило, не хватает смелости и широты мысли, Дети строят их по типу а—1, б—2, в—3, то есть слепо следуют существующему алфавиту, лишь заменяя более привычные письменные значки на менее привычные.

    Участие взрослого в выдумывании нового письма может придать затее дерзкий облик порождения письменности, при сотворчестве ребенка в ее создании, в изобретении законов перехода от звучащей речи к записи, За счет таких игр придуманная вместе письменность приобретает для ребенка новую, непотребительскую ценность, как и всё, к созданию чего он лично причастен, Потребительское отношение к письменности отличается от теоретического так же, как отношение к машине водителя-дилетанта, умеющего лихо тормозить, трогать, поворачивать, и шофера-механика, говорящего о машине: «Она хочет пить, Она сегодня натерпелась страху». Понимает и любит, ищет и творит — не о таком ли отношении к наукам, в частности к урокам языка и чтения, мы мечтаем, отдавая ребенка в школу?!

    Сюжеты игр определяются вкусами и пристрастиями ребенка, Любимыми персонажами игр и фантазий первоклассницы Татки были зайчата и их друзья — белки, ежики, бурундуки. Когда Тата поступила в московскую школу, ее зверюшки отправились в «лесную», Каждый день, приходя домой, Тате учила своих любимцев, как надо писать буквы, держать ручку, сидеть за партой, Однажды мама девочки, включившись в жизнь «лесной школы», подсказала неопытной учительнице Тате новый поворот игрового сюжета. Тата показала своим ушастым ученикам букву М. Маленькая Уша (ее играла мама) никак не могла ее запомнить и, наконец, «расплакалась»: «М должна быть похожа на морковку, тогда зайцам будет легко ее заучить! Восхищенная Тата немедленно взялась за создание лесного букваря.

    Разумеется, за один день и даже за неделю этот труд не мог быть закончен, Но умная мама асе время находила способы продолжить игру и наполнить ее новой жизнью, углубляя не только лингвистические познания дочери, но и ее опыт школьного общения. Так, мама предлагала юной учительнице разрешать конфликты между зверятами, как две капли воды напоминавшие сцены из жизни любого класса. Ежики подрались, оба в пылу обиды и жажды мести жалуются учительнице, желая, чтобы та наказала обидчика. Что делать учительнице, если оба виноваты, оба в слезах и оба скоро снова подерутся? Или у белочки пропала ручка,и она подняла писк: «Кто украл?! Татьяна Борисовна, а Хома мою ручку украл! Или в начале урока один за другим входят опоздавшие и очень вежливо извиняются, и очень убедительно объясняют причины опоздания, и очень пылко клянутся, что больше никогда... Мама не случайно драматизировала эпизод опоздания: утренние сборы в школу уже стали ежедневным испытанием ее терпения. Тата даже ногами затопала, когда последний опоздавший встал в дверях, опустив уши и в шестой раз прервал ее на словах: «Запишем сегодняшнее чи...» Результаты такого перевоплощения сказались уже на следующее утро: Тата перед школой оделась несколько быстрее. «Теперь я знаю, как Наталье Андреевне обидно, когда опаздывают.. А ведь она всех прощает!»

    Иногда игра в школу принимала и психотерапевтический характер, Как-то Таточка всплакнула на тему, обычную для первоклассников, несколько избалованных взрослым вниманием и восхищением: «Меня никто не любит» (это, как правило, означает, что уже три дня не вызывали к доске). Мама в очередной игре взяла на себя роль разгневанной зайчихи, которая пришла к учительнице жаловаться, что ее внучонка — лучшего зайчонка леса — обижают: он тянет лапку, а спрашивают всяких сусликов! И когда Тата сама проговорила то, что уже не раз слышала от мамы: «Я его очень люблю, но он же не единственный в классе», до нее впервые дошел смысл еще одного слова, которое мама роняла в подобных разговорах. «Ма, эгоист — это который думает, что он самый главный?»

    Но основным сюжетом, поддерживающим игру, продолжало оставаться создание лесного букваря. Самым трудным оказалось удержать первоклассницу от точного копирования ее собственного букваря, Кстати, ревностное служение школьным правилам, стремление соответствовать всем школьным нормам естественно, нормально для первоклассника. В период освоения новых, почетных и долгожданных порядков школьной жизни многие дети становятся сверхприлежными учениками. Главный их аргумент: «Нам так сказали!» «Папа, нас учили ножницы держать тек! Бабушка, ты неправильно листаешь книгу! Мама, нельзя складывать сразу в уме, надо присчитывать!» Кто из родителей не слышит этого в первые месяцы первого класса, кто не был подавлен столь тотальной школьной законопослушностью своих чад и кто не вспоминал впоследствии об этом как о золотой, увы, короткой поре?

    Мама Таты, всячески поддерживая у дочери уважение к школьным порядкам, смогла, однако, убедить девочку, что зайцев надо учить по-заячьи. Так, для начала их надо научить читать и писать главные заячьи слова, Тата сама составила список этих слов: мама, мир, лес, лето, капуста, друзья, Так был задан порядок изучения букв: на стр. 1 помещалась буква 9 (рядом рисунок морковки), на стр. 2 — буква А (гласные Тата решила сохранить), на стр. 3 — (рисунок ромашки), на стр, 4 — И.

    Мамины психологические прозрения наступили вместе с Теткиными лингвистическими. Вписав в букварь следующие четыре буквы, Тата смогла для следующего диктанта подобрать уже не восемь, а двадцать три слова. И вдруг (эврика!) в проделанной работе открылся глубинный смысл. Тата была потрясена: «Папа! Мама! Вы представляете, какой умный был человек, который изобрел буквы! Ведь слов — миллион! Или больше? А букв только тридцать две. И они все могут записать!!!» В этот вечер Тата не отходила от папы: «А какую букву первую придумали? А про что было первое письмо? Мягкий знак не звучит, значит, букв больше, чем звуков? А звуки кто изобрел? А какое было первое слово? А почему много языков?» — как из рога изобилия посыпались на папу вопросы, которые нельзя оставить без ответа, но и ответить занятому папе — не специалисту в языке было не легко. Пришлось порыться в книгах. В доме появились популярные книги по истории языка и письменности, в которых Татке были доступны, увы, только картинки. «Вот если бы для детей тоже писали умные книжки»,— размечталась она однажды, слушая, как папа увлеченно выкладывал за ужином свои свежеприобретенные знания.

    С лингвистического тома Детской энциклопедии, а позднее Энциклопедического словаря юного филолога (М., 1984) началось приобщение Таты к научно-популярной литературе. Сначала эти трудные книги читались порциями и, разумеется, вместе с папой, который их комментировал, если требовалось, упрощал, Но папа понимал, что недаром тратит время: если приохотить дочь к подобному чтению, то в дальнейшем она будет защищена от главной школьной болезни — нежелания учиться, «потому что скучно», или, как выражаются психологи, из-за отсутствия устойчивых познавательных мотивов.

    Парадоксально, но факт: ученик, умеющий самостоятельно размышлять, самостоятельно добывать знания, редко скучает на уроках, слова учителя, строки учебника, даже ошибки одноклассников поставляют ему новую и новую пищу для раздумий, открывают новые и для такого ребенка неизменно привлекательные стороны знания, дают возможность испытать свои силы, увериться в себе (у человека, знающего всю меру своего незнания, самооценка, как правило, слегка занижена) и, что также немаловажно, спасают от школьных перегрузок.

    Раннее знакомство с популярной литературой, идущее навстречу быстро угасающему любопытству ребенка,— едва ли не самый простой путь воспитания устойчивых познавательных интересов уже в младшем школьном возрасте. Но очень редкий ребенок семи—десяти лет добровольно прочтет популярную книгу, бессюжетную, не заставляющую его плакать и смеяться. Как все новое, это занятие для него может начаться только в сотрудничестве со взрослым. И не стоит ждать, пока дитя подрастет и в пятом—седьмом классе само станет читать умные книжки, поджидающие его на полке. Приневолить к учению подростка — мучительная педагогическая задача: куда легче не дать угаснуть искре любознательности, горящей в каждом младшем школьнике.

    Для единственного издания лесного букваря дед подарил Тете красивый альбом, куда она вписывала буквы, слова, рисовала картинки, сама сочиняла рассказики, стишки, сказки и даже пословицы (людей бояться — из лесу не выходить). Дойдя до букв Ж и Ш (О — желудь, 0 — шишка), Тата задала вопрос, с которого начался новый — теоретический этап игры: А про ЖИ—ШИ зайцы тоже будут учить?» — «А можно при письме обойтись без этих правил?» — ответила мам а вопросом на вопрос.— «Напиши-ка по-заячьи МЫШИ». МЫШИ — начала выводить Тата, подчиняющаяся всем, в том числе и орфографическим, правилам. В запись немедленно заглянул любопытный зайка и изумился: «Слышу Ы, а вижу И. Я бы на месте мышей обиделся за порчу имени!» — «После Ш никогда не пишется Ы! — назидательно повторила Тата слова своей учительницы.— Эти буквы не дружат!» — «У нас в лесу все дружат!» — упрямый зайчонок исправил запись и проворчал: «Вечно эти люди выдумывают всякие капканы, ловушки и путаницы, А мы звери простые: как говорим, так и пишем. Заяц всегда верит своим ушам!»

    Мама долго колебалась, прежде чем избрать такой поворот игры. Она боялась, что орфографическое чутье, интуиция, возникающая по мере непроизвольного, бессознательного запоминания написания слов, может пострадать, если обращать внимание ребенка на расхождение звучания и написания. Но в работах психолога В. В. Репкима она прочла, что при этом непроизвольное запоминание начертаний не страдает, зато резко повышается орфографическое внимание ребенка, умение размышлять о правописании, умение усомниться и вовремя задать вопрос (сначала взрослому, а позже — словарю). Дело в том, что редкий первоклассник может интуитивно правильно написать любое слово, а большинство детей, только выучившихся письму, не подозревают о своем глубоком орфографическом невежестве. Но изучение орфографии будет закончено к восьмому классу, ,.чем же заполнить многолетний интервал орфографического полузнания? Умением разумно сомневаться, то есть вместо того, чтобы отважно и бездумно писать с ошибками, остановиться и задуматься. Но для этого надо знать, где остановиться и о чем задуматься.

    Позволив своим длинноухим ученикам писать так, как они слышат, Тата очень быстро сама перешла от типичного для первоклассников письма по слуху к постоянным орфографическим вопросам и наблюдениям. Списывая упражнения из учебника, она не раз радовала домашних самостоятельными филологическими раздумиями: «Слово РАБОТА зайцы и люди напишут одинаково, а слово РОБОТ по-разному. А ведь можно ошибиться: можно подумать, что работа проверяется словом РОБОТ, ведь роботы много работают». Подобные этимологические догадки, внимание к отношению звуко-буквенной формы и значения слова — верный признак того, что ребенок уже вступил на путь теоретического мышления о языке. Направление движения по этому пути и дальнейших экспериментов со словом Теткиной маме подсказала книга М. В. Панова о русской орфографии «А все-таки она хорошая!».

    Чтобы игры в письменность увлекли детей подвижных, азартных, не склонных к продолжительному тихому сидению, необходимо остросюжетное приключение, в котором ребенок рискует собой, кого-то спасает, разгадывает тайны и раскапывает клады. И каждый раз на пути к удаче лежит шифровка, наподобие языке «пляшущих человечков», разгадка которого помогла Шерлоку Холмсу раскрыть преступление...

    А ребенка, любящего головоломки, заинтересует задача усовершенствования русского алфавита. Предложите ему изобрести такое русское письмо, в котором можно обойтись без букв Е, Ё, Ю, Я и записать (без этих букв) предложение «Моряк сел в шлюпку». Если ребенок, повозившись, объявляет задачу неразрешимой, предложите ему прочесть такие записи (все эти остроумные формы письма выдуманы первоклассниками):

    Морак сэл в шлупку,

    Мор*ак с*эл в шл*упку.

    Морак сэл в шлупку.

    Пусть попробует записать тем же способом «Медведь съел мед». Суть всех этих способов записи состоит в том, что мягкость согласных обозначают не гласные буквы Е, Ю, Я, как это принято по нормам русской графики, а специальные знаки мягкости: звездочка или черточка под согласной, которую надо произносить мягко, выделение ее особым написанием, другим цветом, переворачивание и т. п.

    Все эти задачи: создание новых буквенных знаков, новых орфографических принципов, новых способов обозначения мягкости согласных, шифровка и дешифровка, а главное, передача всех этих изобретений другим, незнайкам (игра в школу, создание «учебников», инструкции к ключам от шифров, патент на «новую письменность»...) помогают друг другу и легко совмещаются с прочими развивающими играми, распространенными среди младших школьников.

    Но давайте представим такого ребенка в школе. Что же все-таки делать ему на урокех, пока его одноклассники учатся складывать первые слоги? В очень редких случаях бывает так: он признался вам, что ему скучно на чтении (е вы уверены, что дело здесь не в отсутствии познавательных интересов), или учительница пожаловалась на то, что он вертится и рисует, пока другие читают (в вообще-то он дисциплины на уроке не нарушает). Обязательно поделитесь своим беспокойством с учителем, не ожидая, пока скука капля по капле отравит пока еще сладкую школьную жизнь. Обычно учителя охотно идут на то, чтобы позволить такому ученику в те 10—15 минут, пока идет чтение по букварю, читать свою книгу, а еще лучше — помогать отстающему.

    Но если ребенок, который дома проявляет живой интерес к знаниям вообще и к языку в частности, жалуется на хроническую скуку на уроках, то это является очень грозным симптомом. Диагноз, как правило, таков: ребенок привык делать только то, что ему интересно, не приучен к систематическому выполнению обязанностей, которых у него до школы, видимо, и не существовало. Он бросается что-то делать, но быстро остывает. Даже дело, начатое по собственной инициативе, не доводит до конца или заканчивает на скорую руку, «тяп-ляп».

    Такие дети могут быть прекрасно развиты, но в школе сразу начинаются конфликты: они «забывают» делать домашние задания, обернуть учебник, провести поля, принести карандаш. «Скучные» школьные повинности не воспринимаются ими как обязанности. Они могут лучше всех ответить на трудный вопрос, но халтурят, выписывая бесконечные ряды палочек. Задача на соображение их воодушевит, а от пересказа текста, с их точки зрения неувлекательного (например, описания пейзажа), они постараются увильнуть. И начинаются жалобы: ребенка — на скуку, учительницы — на лень и рассеянность такого способного ученика, а родителей,— увы, не на свою систему воспитания, а на дурную школу. Синдром «это мне не интересно» требует срочной и небезболезненной перестройки семейных отношений и домашнего уклада. А чтение здесь действительно ни при чем.

    Подведем итоги. Любому родителю хочется, чтобы его ребенок прожил восемь-десять школьных лет счастливо и осмысленно. А любому первокласснику, как бы бегло он ни читал, как бы выразительно ни декламировал стихи, как бы замечательно ни рассказывал и сочинял и сколько бы пятерок ни приносил, в той или иной мере нужна помощь родителей. Ведь ни один поступающий в школу ребенок еще не умеет учиться. А это умение складывается из трех частей: интереса к знанию, умения размышлять и умения трудиться. Начало школьного обучения — пора, когда эти важные для всей дальнейшей жизни качества должны складываться и объединяться накрепко. Но они не вырастают сами по себе, подобно диким травам. Без вашей заботы культурное древо познания не поднимется даже на самой плодородной почве игры, из самых благородных ростков любопытства и доверчивости. В вашей помощи ребенок особенно остро нуждается в первые месяцы школьной жизни.