Лекари и правители

Александр Волков • 24 мая 2018

    Долг монарха перед народом — процветание его страны. В этом помощники ему — министры. Долг монарха перед собой — здоровье души и тела. В этом он находил помощь в придворных врачах. Исцеляя тело своего венценосного пациента и врачуя его душу, лейб-медик становился доверенным лицом монарха, его тайным советником. Так, какой-нибудь неприметный человек, прежде лишь ставивший пиявки или выдиравший зубы, превращался в вершителя судеб истории. Но… вершить судьбы истории — дело опасное. Судьба такого человека могла сложиться счастливо, а могла закончиться трагедией. Одних губила близость к свергнутому властителю, других — невозможность вылечить своего пациента, третьих — желание, скорее, царствовать, чем лечить. Пример — история немецкого врача Иоганна Фридриха Струэнзе, жившего в XVIII веке.

    Странное возвышение Струэнзе

    Дело было в Копенгагене… В одном доме собралось большое общество… Беседа потекла само собой. Между прочим, речь зашла про средние века, и многие находили, что в те времена жилось гораздо лучше, чем теперь.

    Х.К. Андерсен

    В двадцать один год Струэнзе (1737 — 1772), поклонник Вольтера и Руссо, стал окружным врачом в Альтоне, городке под Гамбургом. Странные склонности уживались в нем. Он то писал трактаты, придумывая, какие реформы мог бы провести, окажись на вершине власти, то вдруг пускался во все тяжкие, вел себя очень легкомысленно и как-то даже вместе со своим другом затеял выпуск «Полезного и увеселительного ежемесячника», но журнал вскоре был запрещен властями.

    В апреле 1768 года при содействии молодого графа Карла Ранцау-Ашеберга окружной врач получил место при дворе датского короля Кристиана VII. Его назначили сопровождать молодого монарха в заграничное путешествие — тот страдал душевной болезнью. Немецкий лекарь, в самом деле, облегчил его страдания, а искусной лестью завоевал доверие. Он скрасил жизнь и юной королеве Каролине-Матильде, став ее фаворитом.

    И вот давние мечты Струэнзе начали сбываться. Его ум, дарования и светские манеры вскоре обольстили короля. Во всех делах тот слушался своего врача и даже разрешил ему подписывать любые распоряжения, якобы переданные ему королем устно. Указы эти скреплялись королевской печатью. Получив такую неслыханную власть, Струэнзе принялся править страной с беспримерной энергией и смелостью.

    В ближайшие 16 месяцев он развил бурную деятельность, подписав за это время 1069 указов. Струэнзе отменил цензуру. Запретил пытки. Провозгласил равенство всех перед судом. Ограничил раздачу орденов и титулов. Реорганизовал финансы и ввел твердый государственный бюджет. Теперь крестьяне платили денежный оброк не помещику, а казне. Уже готовился указ об отмене барщины. Впервые в Европе была провозглашена полная свобода совести для любых христианских и нехристианских исповеданий. Разрешено было крестить детей не в церкви, а дома. Незаконорожденные дети были уравнены в правах с законными. Запрещены азартные игры. И это — меньше, чем за полтора года!

    Реформы взбудоражили Данию. Струэнзе лечил страну жестко, как подобает хирургу. От власти были отсечены многие министры и чиновники. Он пытался стабилизировать финансы, прописывая одно горькое лекарство за другим, не считаясь ни с чьими интересами, не справляясь ни с чьими мнениями и желаниями. Сокращая государственные расходы, писал российский историк П. Ганзен, он «с беспощадной жестокостью уволил без всякой пенсии массу чиновников».

    Но его легкомыслие! Он назначил министром финансов своего брата. Требуя от других скромности и экономии, сам жил на широкую ногу. Даровал себе графский титул. Своего пациента — Данию — он откровенно презирал, не раз небрежно отзываясь о «тупых датчанах». Его указы были составлены по-немецки, ведь всесильный временщик даже не знал датского языка! Любые прошения, адресованные в правительственные учреждения, датчанам теперь приходилось писать на немецком языке, иначе их не читали и не давали им хода.

    И конечно, он нажил себе массу врагов. В конце концов, составился заговор. Чтобы задеть струны больной королевской души, заговорщики привлекли на свою сторону вдовствующую королеву и наследного принца Фредерика. В начале 1772 года под ее нажимом монарх подписал приказ об аресте Струэнзе и его ближайших сподвижников. В ночь на 17 января, после придворного бала, все они были задержаны. Скоротечный суд, и 28 апреля 1772 года состоялась казнь. Струэнзе был обезглавлен, а тело его четвертовано. Так закончилось хождение мечтательного врача во власть.

    Переворот был встречен с ликованием. Все прежние порядки были восстановлены — разрешены пытки, образование стало привилегией дворян, купцам и ремесленникам было дозволено лишь учиться чтению, письму, счету, а для крестьян, писал российский историк И. Лучицкий, «всякое знание сочтено вредным». Вскоре государственный долг вырос с 16 до 29 миллионов. Страна превратилась в «сказочное королевство, где, казалось бы, навсегда остановилось время» — подобие тех королевств, что десятилетия спустя опишет Х.К. Андерсен. Дания вновь стала «тюрьмой».

    Помогавший рождению Бельгии…

    Ваше положение удивительно… по правде говоря, вас можно назвать вторым отцом королевы и принца. Ваша единственная цель — их благо, и ваше единственное устремление — быть им полезным.

    Премьер-министр Англии лорд Ливерпуль

    Немалым политическим влиянием пользовался в свое время и барон Кристиан Фридрих фон Штокмар (1787 — 1863), личный врач английской королевы Виктории. Он впервые попал в Англию в марте 1816 года, сопровождая своего патрона, принца Леопольда Саксен-Кобургского. Принц ехал в Англию за своей будущей женой — принцессой Шарлоттой Уэльской, вероятной наследницей престола. Еще недавно Леопольд находился на русской военной службе, сопровождал императора Александ-ра I на Эрфуртский и Венский конгрессы. И вот он — британский подданный, фельдмаршал и член тайного совета.
    Когда Шарлотта забеременела, Штокмар заметил, как плохо она себя чувствует, но ее личный врач не прислушался к его мнению. Роды прошли неудачно, и принцесса умерла, родив мертвого ребенка. Сэр Роберт Грофт, ее врач, вскоре покончил с собой, не пережив случившегося и обвиняя себя в трагедии.

    Смерть Шарлотты Уэльской спутала династические карты Европы. Принц Леопольд не стал английским королем. Взошла звезда принцессы Виктории, последней представительницы Ганноверской династии на троне Британии. Страну ждала «викторианская эпоха», а Леопольда с 1831 года — бельгийский престол.

    К этому времени у принца давно был новый врач, а Штокмара он держал при себе секретарем и казначеем. Именно по его настоянию Леопольд согласился принять корону Бельгии после отделения этой страны от Нидерландов, хотя принятая ею конституция заметно стесняла его действия: она была настолько либеральна, что еще долго оставалась образцом для других европейских конституций.

    Когда на английский трон готовилась взойти восемнадцатилетняя Виктория, племянница Леопольда, тот, чтобы помочь ей, направил в Лондон Штокмара. Поначалу Штокмар избегал вмешиваться в государственные дела, но постарался завоевать расположение двух видных политиков — лорда Мельбурна, премьер-министра Великобритании, и министра иностранных дел, лорда Пальмерстона. Особенно сблизился Штокмар с принцем Альбертом, всячески щадя его чувства. Ведь стоило Альберту стать в 1840 году мужем королевы Виктории, как его прозвали «мужем при королеве».

    В лабиринтах дворцовых хитросплетений Штокмар отменно ориентировался, примиряя королевскую чету и министров. За годы службы в Брюсселе и Лондоне он хорошо постиг анатомию и физиологию придворного мира.

    Когда Виктория забеременела, Штокмар несколько отошел от политических дел и занялся своими прямыми обязанностями — врача. В ноябре 1840 года на свет появилась принцесса Виктория, будущая германская императрица. В эти дни Штокмар шутливо записал: «Обустройство детской комнаты отнимает так много сил, что легче было бы править королевством».

    Долгая служба при английском дворе не ослабила в нем интереса к континентальной Европе. Его высказывания о тамошних делах показывают дипломатическое чутье этого врачевателя тел, душ и стран. Так, в 1851 году, анализируя события в Германии, раздробленной тогда на множество мелких княжеств, Штокмар писал: «Жители маленьких государств свыклись со своим жалким существованием. Заграница, да и собственные правители долгие годы взирают на наш народ со стыдом и насмешкой, а народ все хиреет и дичает, и потому беды множатся. Вот тогда, как это часто случалось, от великой нужды родится человек дела». Таким человеком, объединившим Германию, стал через два десятилетия Бисмарк.

    Камень губит империю?

    Война 1870 года не состоялась бы, если бы мы знали об истинном характере заболевания Наполеона. И уж никогда бы мы не допустили, чтобы он стал главнокомандующим и отправился на поле боя.

    Эмиль Оливье, будущий премьер-министр Франции

    Интересно, что столь же категорично Штокмар заявил о судьбе Франции при Наполеоне III, совершившем в декабре 1851 года государственный переворот: «Лишь одно обстоятельство позволит Луи Наполеону завоевать некоторое расположение могущественных держав. Оно заключается в том, что он будет деспотично править лишь в пределах сегодняшних территориальных границ Франции. Если он захочет перешагнуть эти границы, то всюду найдет врагов. Однако внутри самой Франции деспотичное правление потерпят лишь до тех пор, пока внешняя политика Луи Наполеона будет приносить ощутимую выгоду, а именно территориальные завоевания. Так что ему не сохранить надолго дружеское расположение могущественных держав». Его слова сбылись.

    Перед началом франко-прусской войны во Франции разразился кризис. «Только война спасет империю» — заявляла в 1870 году императрица Евгения. Однако мужу ее было совсем не до войны. Наполеон III Бонапарт (1808 — 1873) был тяжело больным человеком. Его донимали камни в мочевом пузыре; из-за острых болей его воля была парализована. На важнейшем правительственном заседании в ночь на 15 июля, когда решался вопрос о скором объявлении войны, император не мог возражать «партии войны», потому что его мучили боли.

    Война началась 19 июля. Первого же июля состоялся врачебный консилиум, в котором участвовали Анри Конно, личный врач Наполеона III, и Огюст Нелатон (1807 — 1873), самый известный уролог того времени. По его совету, было решено отказаться от хирургического вмешательства, а результаты обследования хранить в тайне от императрицы и ближайшего окружения Наполеона. Эти решения оказались роковыми.

    Вплоть до Седанской катастрофы Луи Наполеон, несмотря на сильные боли, делал все, чтобы скрыть свой недуг, и даже не соглашался на операцию, утаивая сам факт нездоровья. Под Седаном он сдался в плен вместе со стотысячной армией. Его разгром был неизбежен, ибо к этому времени Наполеон, «не признанная, но крупная бездарность», как называл его Бисмарк, испортил отношения с ведущими державами мира — Россией, Великобританией (из-за строительства Суэцкого канала), Австрией, Италией, Пруссией и даже США (из-за попытки захвата Мексики).

    В самом деле, могли ли врачи молчать, когда на карту была поставлена судьба империи? Никто из них не осознал тогда важность исторического момента. Так, камень в мочевом пузыре Наполеона III роковым образом повлиял бы на судьбы истории, если бы… не был лишь удобным предлогом списать просчеты политиков.

    Ведь затяжную болезнь императора трудно было скрыть, как он к этому ни стремился. Всю первую половину 1870 года периоды облегчения перемежались с «обычными приступами». Ближайшее окружение императора привыкло к этому и пользовалось его слабостью. На упомянутом ночном заседании присутствовали Наполеон, Евгения, министры Грамон, Лебеф и Руэр. Из-за болезни император не мог выдерживать долгие дискуссии. Поэтому, действительно, решение принималось наспех. Наполеон долго молчал, потом медленно поднялся и молвил: «Хорошо, дело сделано». В глубине души он был миролюбивым человеком, да и не обладал военными талантами.

    Поначалу в армии не догадывались о том, что главнокомандующий тяжко болен, разве что заметили, как трудно ему даются попытки сесть на коня и спрыгнуть с него. На самом деле, каждое движение давалось ему с невероятным трудом, он чувствовал почти непереносимую боль. Когда, наконец, генерал Лебрюн осмелился спросить его о самочувствии, император признался: «Мой дорогой генерал, я ужасно страдаю!». Он увядал на глазах и командовать армией, конечно, не мог.
    Больного императора — мишень солдатских издевок и проклятий — привезли в Седан, куда стягивались части отступавшей армии. В эти дни все окружение императора думало: «Лишь бы он сейчас умер! Погиб героем!» Он знал об этом. Так будет лучше для его сына, для династии. Так думала и императрица, твердившая ему: «Наполеон вернется в Париж лишь победителем». Решительный, храбрый авантюрист, захвативший когда-то целую державу — Францию, теперь лежал не в силах шевельнуться от боли. В те дни гибли тысячи людей, но именно его, больного и немощного, смерть не брала. Судьба смеялась над ним, отправляя к пруссакам в плен вместе с его армией. Бывший император уедет в Великобританию, где через два с половиной года умрет от последствий операции.

    Memento Moran

    В принципе Черчиллю полагается провести в постели недель шесть, не меньше. Однако тогда придется объявить о том, что британский премьер — инвалид с больным сердцем, и его будущее неизвестно. И это сразу после того, как Америка вступила в войну.

    Чарлз Моран

    Следующая история должна была кончиться тем же, чем и предыдущая, — категоричным запретом врача. Однако он разрешил больному человеку руководить воюющей страной. На сей раз вердикт медика принес пациенту триумф.

    Лондон. Май 1940 года. Идет война с Германией. Бомбы падают на английскую столицу. Британцы уповают лишь на одного человека — Уинстона Черчилля. «Ему шестьдесят пять лет. Его назначили премьер-министром, а меня — его личным врачом. Это была вовсе не его идея: несколько членов кабинета министров настолько убеждены в его незаменимости, что потребовали постоянно следить за его здоровьем», — писал в своем дневнике 24 мая 1940 года доктор Чарлз Моран, позднее удостоенный титула «лорд Моран». Врачу было 57 лет. Он был деканом лондонской Медицинской школы и пользовался уважением коллег. Впрочем, после своей первой встречи с Черчиллем доктор Моран был уверен, что удостоен ангажемента не надолго.

    Минула четверть века. Великий британский политик Черчилль, этот тучный человек, не расстававшийся с сигарой и, казалось бы, нарушавший все полезные советы медиков, умер на десятом десятке лет жизни, 24 января 1965 года. Вплоть до последних дней при нем оставался лорд Моран — его друг, советник и врач…

    Первое трудное решение ему пришлось принять 27 декабря 1941 года в Вашингтоне. В тот день Черчилль встречался с президентом США Франклином Рузвельтом. Все, казалось, было хорошо, однако ночью у Черчилля, отдыхавшего в Белом доме, случился сердечный приступ. Обследуя пациента, Моран мрачно размышлял о том, как поступить поутру. Черчилль нуждался в долгом лечении, но такое известие деморализует союзников и воодушевит верхушку Рейха.
    У врача британского премьера не было права не только на ошибку, но и на привычный курс лечения. Здесь вступали в силу правила не медицины, а дипломатии. И Моран стал больше, чем врачом, он стал одним из командующих. Он решил не сдавать завоеванных позиций, даже рискуя жизнью одного из верных солдат Империи — Черчилля.

    Позднее Моран запишет: «Прав ли я был или нет, мне стало ясно, что мне следует хранить молчание о поставленном мной диагнозе, а также о последствиях случившегося». Он успокоил Черчилля, сказав, что «ничего серьезного» в его недомогании не видит. В этой секретной военной операции, где он один знал истинное положение вещей, «маршал медицины» Моран был по-настоящему удачлив. Болезнь не обернулась бедой. Сердце министра выдержало и этот, и другие приступы. Черчилль уверенно привел Британию к ее победе. Два пальца, поднятые вверх буквой «V», — излюбленный жест «толстяка с сигарой» — знаменовали триумф не только над врагом, но и над своими «болячками».

    Я велю казнить папу римского

    Ну, как вы можете получать удовольствие при том, когда вы, господин Керстен, из засады стреляете в бедных зверей, которые пасутся у опушки леса, такие невинные, беззащитные и ничего не ведающие. Если говорить прямо, это настоящее убийство…

    Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер

    Невероятной кажется история бывшего российского подданного, медицинского советника Феликса Керстена (1898 — 1960). Прибалтийский немец с финским паспортом на руках, уроженец эстонского города Дерпт (ныне Тарту), изучавший до революции агрономию и воевавший в годы гражданской войны против Красной армии, впоследствии стал «народным целителем», как мы назвали бы его теперь. Врачи в одной из больниц Гельсингфорса, где он лежал после ранения, заметили, что у него удивительная способность утишать боль прикосновением рук. Позднее он переехал в Берлин, где стал брать уроки у одного китайского врача. Вскоре он открыл врачебную практику в Берлине и прославился своим умением выполнять массаж. Его способности были замечены на самом верху. К нему обращались за помощью нидерландский принц Генрих, герцог Адольф Мекленбургский. Наконец, 15 мая 1940 года Керстен был официально назначен личным врачом шефа СС Генриха Гиммлера.

    Рейхсфюрер СС страдал от жестоких желудочных колик, да так, что периодически лежал почти в беспамятстве. Для этого «мастера смерти» встреча с Керстеном — их познакомили в марте 1939 года — была перстом судьбы. За несколько минут Керстен снял боль. Понятно, что он становится любимцем рейхсфюрера. Однако он начал вести себя совсем не так, как другие приближенные Гиммлера. Случайно занесенный на вершину власти, Керстен постепенно принялся, как мелкий барышник, «торговаться» с Гиммлером, продавая свои услуги не за деньги, их он брать отказался, а… за человеческие жизни. «Каждый раз, массируя меня, — говорил Гиммлер, — Керстен выдавливает из меня чью-то жизнь».

    Идя на уступки врачу, без которого Гиммлер уже не мог жить, он соглашался на просьбу Керстена и освобождал еще кого-то из лагерей, даже не делая разницы между арийцами, евреями или славянами, угнанными на работу в Германию. Самыми разными путями врач узнавал об этих людях и являлся лечить рейхсфюрера со своим «списком Керстена». По оценкам историков, желудочные колики и другие болезни Гиммлера спасли тысячи жизней. Так, после одного удачного сеанса Гиммлер заплатил своему врачу двумя железнодорожными составами, в которых везли в газовые камеры Майданека около 2700 евреев. Составы повернули к швейцарской границе, и там заключенные были выпущены на свободу. В другой раз Керстен выпросил у пациента «послабление для евреев и цыган», а «на чай» получил от Гиммлера еще и «ваших любимых перечников — голландцев» (до войны Керстен часто бывал в Гааге).

    В конце концов, окончательно осмелев, Керстен, все чаще сотрудничавший со шведскими властями, отобрал у Гиммлера более 20 тысяч узников концлагерей, в основном скандинавского происхождения.

    Потом уже, вспоминая своего пациента, на совести которого было 10 миллионов убитых невинных людей, Керстен писал о поразительной раздвоенности его существа. «Даже его жестокие колики, — как полагал врач, — вовсе не были связаны лишь с его конституцией или переутомлением, но отражали эту душевную раздвоенность, сопровождавшую его всю жизнь…»

    «Никто не умел притворяться лучше, чем Гиммлер, — писала российский историк Людмила Черная в очерке «Человек в пенсне». — Если послушать многие его высказывания, может показаться, что более мягкого, добросердечного, даже глупо-сентиментального человека история не знала». Храня в глубине души тайну лагерей смерти, Гиммлер увлекался самыми странными идеями, желая этой показной наигранностью сбить с толку своих собеседников, уже готовых подумать: «По приказу этого человека постоянно убивают людей». Он согласен был, чтобы его считали величайшим сумасбродом, лишь бы не видели на нем кровь.

    Осенью 1944 года, когда поражение Германии было уже очевидным, всесильный рейхсфюрер попытался переменить само прошлое — переписать его начисто. Эсэсовские команды получили приказ раскапывать могильники и рвы, заполненные трупами, сжигать уцелевшие останки, а скелеты пропускать через костедробилку…

    Последние странные зигзаги судьбы этого убийцы с внешностью «интеллигентного учителя начальной школы» произошли весной 1945 года. 21 апреля в своем особняке под Берлином, в Харцвальде, Керстен организовал встречу Гиммлера с… Норбертом Мазуром, представителем Всемирного еврейского конгресса, прибывшим из Стокгольма. За месяц до этого, 12 марта, Гиммлер и Керстен подписали важнейший документ, в котором говорилось:

    «Настоящим решено:
    1. Что концентрационные лагеря не будут взорваны.
    2. При подходе союзнических войск будут вывешены белые флаги.
    3. Дальнейшего уничтожения евреев не будет; с евреями будут обращаться, как с другими заключен-
    ными.
    4. Швеции разрешается направлять продовольственные посылки заключенным евреям». Словно подчиняясь чужой воле, Гиммлер поставил свою подпись.
    После войны было отмечено, что этот документ спас жизни сотен тысяч людей.
    Через два месяца, 21 мая, Гиммлер был задержан британскими властями и принял яд.
    После войны Керстен опубликовал книгу воспоминаний «Мертвая голова» и верность». В ней он подробно описал, какой мир намеревался построить его патрон Генрих Гиммлер. Судите сами. Во всех европейских странах надобно разрешить разговаривать лишь на немецком языке. Границы в Европе надо упразднить. Американских евреев — вывезти в Германию и уничтожить. Отныне же надо запретить всем неарийским расам иметь детей. Наконец, папа римский. «Что ж, я велю его казнить — и да умрет тогда католическая церковь»
    .

    Юлиан Отступник и Орибасий Советник

    Имена влиятельных врачей доносит до нас еще античная история. На императора Юлиана Отступника (331 — 363) немалое влияние оказал его врач Орибасий (325 — 403). Французский историк Жак Бенуа-Мешен пишет, что, попав в немилость у императора Констанция, молодой Юлиан искал утешения у своего врача, и тот убеждал его: «В истинности твоего сна нельзя усомниться. И его смысл ясен: старое дерево — это Констанций; молодой росток — это ты». Вскоре, как предвещал врач, «старое дерево» рухнуло, и Римом стал править император Юлиан.

    Его врач делил с ним хлопоты правления и тяготы военных походов. По словам современников, советы Орибасия во многом повлияли на политику, которую проводил этот мятежный император, отступивший от христианства и павший в бою с памятными преданию словами: «Ты победил, Галилеянин!». Орибасий же, удалившись к научным делам, составил медицинский свод из семидесяти книг. Это сочинение сохранилось в отрывках и является важным источником наших знаний об античной медицине.

    Приключения англичан в России

    В 1557 году русский посланник в Лондоне Осип Непея, возвращаясь на родину, уговорил поехать с собой двух местных врачей — Ральфа Стэндиша и Ричарда Элмеса. Известно, что Стэндиш учился в Кембридже и сделал потом быструю карьеру, став доктором медицины. Трудно сказать, почему он загорелся идеей поехать в Россию и «променял благосклонную юрисдикцию College of Physicians на варварский двор московитов», писал немецкий историк Вильгельм Тройе.

    Врачи отплыли из Англии 12 мая 1557 года и прибыли в Москву 12 сентября. Два дня спустя они были приняты при дворе и удостоились чести поцеловать правую руку царя. После этого их пригласили к обеду, который длился пять часов, причем яства подавали в золотой посуде. Прошло еще два дня, и царь наградил их одеждами, достойными их звания, — собольими шубами, окаймленными бархатом и золотым шитьем, а также красными камчатными накидками. В последующие полгода они участвовали еще в пяти трапезах. 10 октября 1557 года царь выдал Стэндишу 70 рублей, а аптекарю Элмесу — 30 рублей.
    К сожалению, Ральф Стэндиш в 1559 году скончался. Ричард Элмес прожил в России двадцать шесть лет. В конце концов он прогневал государя и, если бы не заступничество английского посла, был бы наверняка казнен. После этой «печальной гистории» Элмес при первом удобном слу-чае — в 1584 году — вернулся в Англию.

    Удивительны приключения доктора Элизиуса Бомелиуса. Он родился в семье видного лютеранского священника, учился в Кембридже, хотя и не завершил учебу экзаменом. Вскоре поселился в Лондоне, где стал видным врачом и астрологом. Впрочем, поскольку он занимался врачебной практикой, так и не сдав экзамена, его привлекли к суду и в 1570 году посадили в тюрьму, «словно колдуна и шарлатана».

    Но это не смутило русского посланника Андрея Савина, жившего тогда в Лондоне, — он предложил Бомелиусу переехать в Россию. Врач, побывавший и под судом, и в тюрьме, не видел для себя иного выхода, чем ухватиться за предложенную «соломинку».

    Власти были только рады избавиться от Бомелиуса. И в конце 1570 года он пустился в путь. Два года спустя по его стопам отправился сэр Джером Горсей, торговый агент Московской компании (он проживет в России до 1590 года). Именно в его записках сохранился рассказ о приключениях Бомелиуса при дворе Ивана Грозного.

    По прибытии в Москву Горсей увидел, что Бомелиус пользуется большим успехом при дворе, живет в роскоши, считается искусным математиком и магом и состоит на службе при наследнике престола. Бомелиус успел скопить изрядное состояние и теперь по частям переправлял его транзитом через Англию к себе на родину, в вестфальский город Везель. Царь полностью доверял врачу, а тот, сообщая о неблагоприятном расположении звезд и пророча беды, тут же изыскивал спасение от них. Попутно, прибегая к самым туманным формулировкам, Бомелиус ободрял Ивана IV в его странном плане жениться на королеве Елизавете, ибо та молода и очень благосклонна к намерениям московского государя.

    Судя по его запискам, Горсей был враждебно настроен к своему хвастливому земляку, возмущался его пагубной привычкой ко лжи («он был порочным человеком, виновником многих несчастий»). По словам Н. Карамзина, «злобный клеветник Бомелий» составлял «губительное зелие с таким адским искусством, что отравляемый издыхал в назначаемую тираном минуту».

    Несколько лет прожив в богатстве и славе, Бомелиус в 1579 году оказался в опале. Его обвинили «в сношениях письмами, написанными шифром по-латынски и по-гречески, с королями Польши и Швеции». Его арестовали, и под пытками «он признался во многом таком, чего не было написано и чего нельзя было пожелать, чтобы узнал царь».

    Тогда Иван Грозный, пораженный вероломством врача, велел сжечь его заживо, что и было сделано.