Четыре века тому назад принц датский язвительно молвил: «Words, words, words». На полпути к веку нынешнему непочтительный Пушкин почтительно процитирировал по-русски: «Все это, видите ль, слова, слова, слова». Но это касается только затасканных, избитых, затертых слов. Внимание к словам новым оправдать легче. Особенно тому, кто прибыл из страны Пушкина, в страну, где говорят по-английски.
Ныряя в разнообразные словари и бултыхаясь в поисках нужного слова, я не мог не обратить внимания на соотечественников — русские слова, перебравшиеся в английский язык. Поначалу я лишь приветственно кивал землякам, но, обзаведясь словарем в компьютере, сообразил, что могу их всех попросить встать передо мной как лист перед травой. Сказано — сделано, через считанные секунды они уже стояли, выстроенные по алфавиту, — по английскому, естественно. И словарь был настолько любезен, что у каждого слова поставил дату его эмиграции в англоязычный мир. А раз появились даты, значит запахло историей.
В каждой эмиграции есть доля случайности, но в эмиграции слов случайности меньше, чем у людей, поскольку новое гражданство слову дается по воле народа. Словари только регистрируют свершившийся факт. В обычных опросах общественного мнения, желая узнать мнение народа, опрашивают малую его долю, и еще нужно разбираться, представляет ли эта доля весь народ. А словарь бесстрастно фиксирует уже свершившееся – мнение народа, приговор истории, можно сказать.
Английских слов русского происхождения, если не считать названий, около полусотни. Разглядывая эти русские слова в английском написании, не всегда легко понять, почему они прибыли именно в таком-то году. Почему слово MUZHIK начало свою английскую жизнь во времена Ивана Грозного? Неужто князь Курбский вывез? Слово POGROM эмигрировало в 1903 году, конечно, из-за кишиневского погрома. А вот почему INTELLIGENTSIA стала английским словом именно в 1907-м, не ясно.
В советские времена, как известно, граница была на замке, но слова все равно проникали на запад. Есть загадки и тут. Не удивительно, что уже в 1917 году англосаксы узнали слово BOLSHEVIK. Но парное к нему, казалось бы, слово MENSHEVIK они, оказывается, знали еще с 1907 года.
В довоенные годы советско-английскую границу перешли партийные слова KOMINTERN, AGITPROP и APPARATCHIK. Скучно их объяснять тем, кто по молодости их никогда не слышал, – мало что потеряли. Но еще почему-то эмигрировали и два очень забавных слова – совершенно беспартийное слово BABUSHKA и, по-моему, антипартийное – STAKHANOVITE.
Наша БАБУШКА, переставив ударение на второй слог, стала у них, во-первых, обозначать женский головной платок и только во-вторых – пожилую русскую женщину.
А слово STAKHANOVITE, забытое на родине и англизированное СТАХАНОВЕЦ,— это, по мнению нынешних английских словарей, «советский рабочий, перевыполняющий производственные нормы и получающий за это почет и награды». Ну, с таким скромным объяснением вряд ли бы это слово укоренилось в капиталистическом мире. Не просто «перевыполняли». Если верить Большой Советской энциклопедии, шахтер Алексей Григорьевич Стаханов в один прекрасный день (точнее, ночь) перевыполнил норму в 14 раз, а в другой прекрасный день, 19 сентября 1935, аж в 31 раз. Хотелось бы посмотреть на американского шахтера, которому поведали эту историю. Что бы он сказал о советских нормах, о советских шахтерах и о советском AGITPROPе?
Гораздо лучше AGITPROP поработал со словом, которое ворвалось в английский язык с подлинным триумфом в 1957 году. То было новое слово советской науки и техники – SPUTNIK
Это стало многолетней сенсацией в Америке — вплоть до высадки американцев на Луну. В январе 1958 года журнал «Time» объявил Хрущева человеком года, а символом года стал SPUTNIK. На обложке журнала лысину советского лидера венчает корона в виде Кремля, а в руках — вместо скипетра и державы — шар спутника с четырьмя прутиками антенн.
Сейчас, когда время открыло многие карты, прояснилась историческая проза, стоявшая за этой глянцевой обложкой. Ясно, что Никита Сергеевич Хрущев, по велению которого запустили первый в истории искусственный спутник Земли, заботился не о покорении космоса, а о том, как бы капиталисты не покорили первую страну социализма.
Перед советским руководством, даже после успешного испытания собственной атомной бомбы, стоял прозаический военный факт. Никакого военно-стратегического равновесия с США не может быть, пока у СССР нет возможности доставить свою бомбу по назначению. Американский мощный флот стратегической авиации, который действовал уже во время Второй мировой войны, мог устроить на территории СССР сотни хиросим. Точнее, нагасак — плутониевая бомба, разрушившая второй японский город, оказалась намного дешевле. Такой вот факт экономической истории.
Быстро догнать страну с самой мощной экономикой и не разрушенной войной, создать равномощный флот стратегической авиации – было непосильной задачей, при всех преимуществах социализма. И даже при нечаянной помощи американцев – во время войны несколько их стратегических бомбардировщиков совершили вынужденные посадки на территории СССР и стали образцом для подражания (советскую версию американского B-29 назвали Ту-4).
Но, как учит русская пословица, голь на выдумки хитра. Если нельзя догнать количественно, то почему бы не перегнать качественно? Достаточно пригрозить Америке всего несколькими хиросимами, чтобы унять агрессивные замыслы капиталистов.
Такая логика стояла за решением т. Сталина направить внушительные ресурсы на ракетную программу — внушительные, но не столь огромные, как нужны были бы на создание сопоставимой с США авиаиндустрии. Ресурсы было кому дать в руки — в социалистическом ГУЛАГе погибли не все талантливые инженеры, увлеченные мечтой Циолковского о космических полетах.
И только когда обозначился успех в военно-ракетной программе, правительство разрешило увлеченным инженерам отвлечься на «мирное освоение космоса».
Уже когда в космосе побывали два советских гражданина, Хрущев пояснил самым непонятливым из капиталистов: «Если мы могли Юрия Гагарина посадить и посадить Германа Титова, то мы могли бы заменить Юрия Гагарина и Германа Титова на другие грузы и посадить там, где мы бы захотели посадить их».
«Посадить» для советской власти вообще никогда не было проблемой. Но Никита Сергеевич уточнил: «У вас еще нет 50-миллионных и 100-миллионных, а у нас есть еще и больше 100-миллионных».
Тут он приврал, хоть и для пользы дела, — для дела мира во всем мире. Одну 50-мегатонную бомбу взорвали в СССР, но других не было.
Вранье или, научнее, дезинформация всегда играла важную роль в политике. В советской политике эта роль была особенно велика. Неожиданное подтверждение этому дает английский словарь, согласно которому слово DISINFORMATION имеет русское происхождение и проникло на Запад как раз в хрущевские годы. Не то чтобы у англосаксов не было своего научного слова для вранья. Было, но другое — MISINFORMATION. Внесло свою лепту, возможно, хрущевское разоблачение тайных сталинских деяний. Запад увидел, до какой степени может доходить государственное вранье. Наша ДЕЗИНФОРМАЦИЯ оказалась настолько круче их MISINFORMATION, что новому слову дали постоянную прописку в английском языке.
Сейчас понятно, что хрущевская дезинформация имела уважительные причины. Он, в самом деле, верил, что исторически неизбежное светлое будущее человечества — коммунизм. А его главный оппонент — американский президент Эйзенхауэр — никак не мог в это поверить. Надо отдать им должное — даже при этом расхождении в верованиях оба поняли, что военным путем их разногласие относительно будущего разрешить невозможно без уничтожения самого будущего. И оба поняли, что взаимное глубокое недоверие угрожает превратить разногласие в войну.
Чтобы преодолеть разногласие, они предложили в 1955 году два разных рецепта: Хрущев — всеобщее и полное разоружение, Эйзенхауэр — открытое небо. Первый рецепт можно не пояснять — призыв перековать мечи на орала известен со времен пророка Исайи. А второй означал, что СССР и США разрешат разведывательным самолетам другой стороны свободно летать над своей территорией и своими глазами видеть, что никакой зловещей подготовки не ведется.
Хрущев не мог на это согласиться. Ведь американцы бы сразу поняли, что грозные советские слова о передовой мощи страны в большой степени DISINFORMATION. Недаром молва приписывала Хрущеву предложение укоротить сталинский лозунг «Догнать и перегнать страны капитализма!»: достаточно «догнать», а то если перегоним, то они увидят заплаты на наших штанах сзади. И кто знает, чем это обернется.
Теперь встаньте на место американского президента. Что на уме у руководителей огромной страны, которые верят в такую странную вещь, как коммунизм, но не верят в Бога, не выпускают своих граждан из страны, а впускают в нее только избранных, да и с тех не спускают глаз ни на минуту? Не удивительно, что Эйзенхауэр решился осуществить свою идею открытого неба без разрешения. Шпионские самолеты U-2, летавшие на недосягаемой, казалось, высоте, должны были следить, стоит ли советский бронепоезд все еще на запасном пути, или начинает разводить пары. Это длилось до тех пор, пока успехи советской ракетной программы не сделали (в 1960 году) U-2 досягаемым.
И, тем не менее, именно советский космический рывок приблизил осуществление идеи Эйзенхауэра об открытом небе. Спутники по самой своей небесно-механической — баллистической — природе знай себе обращаются вокруг планеты и не обращают внимания на пограничные линии, которые люди чертят на ее поверхности. Лишь делом техники было разглядеть, что делается внизу. Техника не подкачала.
Во всяком случае, к 1972 году, когда в одной из подмосковных частей ПВО пишущий эти строки после окончания МГУ встал на стражу мирного неба над Москвой, повседневной заботой (и причиной выговоров) было тщательно зачехлять изделия, боеготовность которых я проверял. Чтобы американские спутники не увидели их. Сейчас я думаю, да пусть бы видели — и понимали, что лучше не соваться. Так или не так, а за два года моей службы ни один американский бомбардировщик так и не сунулся к Москве.
Тогда я многого не знал. Не знал, что служу на первой зенитно-ракетной системе, созданной по приказу Сталина. Не знал, что Эйзенхауэр первым из политических лидеров сказал об опасности уничтожения всей цивилизации в ядерной войне — сказал в декабре 1953 года, спустя несколько месяцев после успешного испытания сахаровской водородной бомбы. Не знал об идее открытого неба и о том, что именно Эйзенхауэр, бывший генерал и первый главнокомандующий сил НАТО, первым употребил выражение «военно-промышленный комплекс» и всенародно предостерег против его непомерного влияния.
Всего этого я не знал. То ли западный агитпроп плохо работал — мой сосед по офицерскому общежитию, бывалый капитан, держал свой старый приемник постоянно настроенным на вражьи голоса. То ли родные глушилки работали слишком хорошо и давали слушать только самые глупые передачи (изрядно мешавшие мне заниматься мирной наукой — всемирным тяготением). Но холостые офицеры в других комнатах слушали свои транзисторные приемнички и потом нередко обсуждали новости из-за бугра без видимого ущерба для своей боеготовности. Не знаю, были тогда народ и партия так едины, как утверждалось на плакатах, но армия и партия в основном были едины. Правда, глушилки молодым радиотехническим офицерам не нравились. Поэтому говорили о приемных способностях разных транзисторов и обсуждали, как преодолеть глушение. Например, собрать в одной комнате несколько транзисторов и настроить их на одну и ту же передачу, но в разных диапазонах волн. Вряд ли они этот проект осуществили, это бы уже смахивало не столько на экспериментальную радиотехнику, сколько на антисоветскую сходку…
Незаметно в мой рассказ проникло иностранное слово. Так же незаметно – и уж точно без фанфар – это слово пришло из английского языка в русский как раз во времена первого спутника. А фанфары были бы уместны. SPUTNIK лишь выглядел победой государственного социализма, а реальной победой частного предпринимательства стал транзистор. Кристаллический заменитель электронной лампы изобрели американские физики в 1947 году, но в повседневный язык новое слово вошло в середине 50-х годов – одновременно с тем, как в повседневную жизнь вошли транзисторные радиоприемники. При этом с американскими изобретателями заслугу разделили японские предприниматели. Короткое название SONY стало на время почти синонимом научно-технической новинки.
Воздействие, которое оказало на земную цивилизацию это изобретение, затмевает все космические достижения. Да и космические успехи немыслимы без микроэлектроники. Переход от электронных ламп к транзисторам привел к уменьшению размера и веса радиоприборов в миллионы раз. Знатоки подсчитали, что если бы нынешний сотовый телефон захотели бы сделать на лампах, то это было бы сооружение размерами с трехэтажный дом. Ясно, что это значит для космоса, где каждый грамм на орбите буквально на вес золота.
Это много значило и на Земле. Выражение «карманный радиоприемник» было настолько удачной рекламной фразой, что компания SONY в 1957 году (в год спутника!) пошила специальную форменную рубашку для своих продавцов с такими карманчиками, чтобы в них помещался их приемничек. Именно первое поколение карманных транзисторных приемников — или просто транзисторов — положило в карманы компании SONY первое золото, а то и платину. И позволило ей в 1961 году стать первой японской компанией на Нью-Йоркской фондовой бирже.
Но какое нам дело до карманов японской компании, пусть и знаменитой? Особенно тем из нас, кого больше всего на свете интересует история науки?!
Дело в том, что история науки и история экономики соединились в триумфальном пришествии транзистора на планету. В отличие от космической программы, в транзисторной электронике социализму никогда не удавалось даже приблизиться к капитализму. Не потому, что при социализме электронные таланты не родятся. Одна из работ таких талантов, сделанная в 60-е годы, даже удостоена Нобелевской премии. Но путь от науки к жизни в советское время недаром обозначался словом «внедрение». Считалось, что сами исследователи-открыватели-изобретатели должны найти, в каком месте общественной жизни и каким образом внедрить свое открытие. Но раскрыть тайну природы и подыскать ей выгодное применение — два очень разных занятия, для которых требуются разные таланты. Редкость в квадрате, чтобы два таланта совместились в одном человеке.
Кроме того, второй талант — талант предпринимателя — при социализме совершенно не котировался и вознаграждался скорее тюремным сроком, чем жизненным успехом.
Другое дело — за границами мира «общенародной собственности», там, где правит частная собственность. Там предприниматель — почтенная древняя профессия. И форма вознаграждения — простая, понятная и старая, как мир. Уже то, что японские предприниматели подхватили американское изобретение и довели до массового потребителя, говорит о многом. И о том, как динамична мировая экономика, основанная на частной собственности, и о том, как важно разделение труда, когда исследователь исследует, а предприниматель «внедряет».
Но главное различие двух электроник определялось различием двух экономик. Любое крупное советское предприятие непременно имело — и очень уважало — отдел снабжения, а в мире частной собственности столь же уважаемое положение занимает отдел сбыта (или отдел продаж). Совсем простую формулировку того же различия предложил еще в 30-е годы Иван Иванович Сахаров — дядя академика А.Д. Сахарова: «При капитализме продавец гоняется за покупателем, а при социализме покупатель гоняется за продавцом».
Именно из-за этого различия соревнования между СССР и США в космосе и в электронике проходили столь по-разному. За ракеты готовы были платить только правительства. И хотя у американского правительства денег было гораздо больше, космические успехи обходились там дороже. Главная статья расходов там — оплата труда. При капитализме государство — не единственный работодатель, на рынке труда ему приходится конкурировать с другими — частными — работодателями. То ли дело при социализме, где государству не с кем конкурировать, какая ставка зарплаты установлена, той и рады, — государство-то общенародное, и ракеты общенародные.
Эти преимущества социализма и помогали некоторое время держать паритет в ракетно-космических делах, а поначалу даже и вырваться вперед. Тем первым рывком советское руководство «выставило» американцев на гигантские расходы по высадке на Луну. Расходы не надорвали американскую экономику, но после того как улеглись первые восторги и стало ясно, что и они не лыком шиты, прозвучал по американски деловитый вопрос: «А что мы фактически получили за наши деньги? Стоила ли игра свеч?». И космический пыл стал укрощаться трезвыми соображениями.
За достижения электроники, в отличие от ракет, готовы было платить не только правительства, но и широкие народные массы. Появление радиоэлектроники широкого потребления — от транзисторного приемничка до персонального компьютера — привело к тому, что суммарные инвестиции населения в развитие электроники стали сопоставимы с инвестициями правительства США. Колесницу научно-технического прогресса на Западе стали везти сразу два коня — государственный и потребительский. Каждый подросток, покупая новенький плейер, тем самым инвестировал сколько-то центов в развитие электроники. Умножим теперь на число подростков.
Колесница советской электроники побуждает вспомнить слова Пушкина: «В одну телегу впрячь не можно / Коня и трепетную лань». Советскую телегу тащил один государственный конь. Причину этого, однако, Александр Сергеевич вряд ли понял бы. Ведь он, боюсь, не знал, что живет еще только при феодализме. И при всем его чувстве юмора вряд ли бы он оценил популярный при социализме вопрос Армянскому радио: «Будут ли деньги при коммунизме?» с ответом «Будут. Но не у всех».
Впрочем, и типичный обитатель социализма сделал бы большие глаза, если бы ему сказали, что денег нет уже при социализме. Речь не о бумажных прямоугольниках с денежными надписями. Напечатать бумажки — дело нехитрое. Но вот в США (как и во всем несоциалистическом мире) можно было сказать, во сколько раз транзисторный приемник дешевле баллистической ракеты. Число большое, но вполне определенное. А в соцлагере такое число было мнимым — сопоставление было невозможно. Радиоприемники и прочий ширпотреб измерялись наличными деньгами, а баллистические ракеты и прочий госпотреб — так называемыми безналичными. Два вида денег не конвертировались друг в друга, уж не говоря о других мировых валютах, а стоимость приемников и ракет (в наличных и безналичных) устанавливалась и менялась по приказу правительства. Потому в советско-русском языке главным синонимом глагола «купить» был «достать». И потому трепетная лань — подростки и прочие любители бытовой радиоэлектроники — в советскую телегу научно-технического прогресса не впрягались.
Почему так устроили советский социализм, спросите его архитекторов. Могу себе представить революционера, которого познакомили с системой кровообращения человека. Узнав, что один и тот же кровепровод обеспечивает и самую возвышенную часть организма — голову, и самые его низменные части (которые при социализме не полагалось называть вслух), революционер предложил бы свое решение: организовать отдельную научно-улучшенную спецсистему кровообращения для головного мозга. И приставить к этой спецсистеме соответствующую охрану. Тогда, что бы ни случилось с менее важными частями организма, самая важная часть будет обеспечена всем необходимым. Нечто подобное сделали с экономическим организмом страны.
Что касается теоретического обоснования, то даже крупнейшие специалисты в области научного коммунизма не смогли связно изложить политэкономию социализма. Зато политическая суть той неэкономной экономии была ясна — обеспечить диктатуру пролетариата. Точнее, авангарда пролетариата, еще точнее, авангарда этого авангарда во главе с самым главным Товарищем.
У советского социализма, надо признать, были и преимущества. Главное преимущество — в руках товарища Кучера на уже не раз упомянутой телеге. Правильно, кнут. Ну, еще и пряник. Лучше по-английски — stick and carrot, палка и морковка. Государственная коняга тащила телегу из-под палки, стремясь к морковке коммунизма, висящей впереди на длинной удочке, прикрепленной к хомуту. Так в Средней Азии стимулируют гужевых ишаков. В советской Евразии этот опыт обобщили на государственную политэкономию.
Все преимущества социализма, сложившись с его отдельными недостатками, и обеспечили ему непочетное второе место в соревновании с капитализмом в области электроники.
Но было и преимущество социализма, объясняющее успехи советской науки и техники вопреки всей политэкономии. При социализме область точного естествознания и инженерного изобретательства была, в сущности, единственным островом свободы, где власть законов природы значила порой больше, чем доходящая, конечно, и туда советская власть. Чем мрачнее и несвободнее было снаружи, тем дороже была свобода внутри, тем слаще было советским эНТээРам — научно-техническим работникам — заниматься любимым делом, делом, для которого они были рождены. Одни при этом тешили себя иллюзией, что все «временные трудности» со временем будут преодолены и как раз с помощью их открытий и изобретений. Другие, без особого интереса ко всему, не связанному прямо с их делом жизни, принимали формулировку академика Л.А. Арцимовича: «Наука есть способ удовлетворения собственного любопытства за счет государства».
В обоих вариантах быстрые разумом Невтоны, которых российская земля не устает рождать, делали свое дело. Подтверждение этому тоже можно найти в англо-американском словаре. Среди слов, проникших туда из русского языка, есть слово даже более существенное, чем Sputnik. Ведь Sputnik в английском языке – это имя собственное, название конкретного предмета, а для самого понятия имеется свое английское слово satellite.
Слово же tokamak не имеет никакого английского эквивалента. Его взяли из русского в 60-е годы потому, что устройство, которое оно обозначает, родилось в России. В названии содержится краткое описание — «ТОроидальная КАмера с МАгнитными Катушками», сокращенное до первых букв. В таком тороидальном устройстве, считается, может пойти контролируемая термоядерная реакция в плазме, разогретой электрическим током и удерживаемой магнитным полем.
В объяснении этого слова в английском словаре я с огорчением не увидел имени Андрея Сахарова, который придумал этот способ проведения контролируемой термоядерной реакции в 1950 году. Словарь — не энциклопедия, сказал я себе, всего не объяснишь.
Однако неудовлетворенность таким положением ощутил, по-видимому, и словарь Мерриам-Вебстер. Словарь этот в близких отношениях с Британской энциклопедией и поэтому хорошо знает подоплеку всех слов. Статьи в энциклопедии длинны, а жизнь коротка, и словарь выбрал свой путь. Его сотрудники готовят двухминутные рассказы о словах для радио и для Интернета. Один из этих рассказов словарь посвятил 80-летию Андрея Сахарова и двум последним словам, которые советская цивилизация подарила английскому языку.
Андрей Дмитриевич Сахаров. Ядерный физик по образованию, «отец советской водородной бомбы», доктор Сахаров стал открытым защитником прав человека, гражданских свобод и реформ в Советском Союзе. Когда в 1975 году Сахарова наградили Нобелевской премией мира, ему запретили поехать в Осло, чтобы получить премию, а пять лет спустя сослали во внутреннюю ссылку.
Хотя Сахаров не известен как изобретатель каких-то слов, ему принадлежит заслуга обоснования двух политических принципов, имена которых эмигрировали в английский язык в 1986 году, в том самом году, когда Сахаров вернулся в общественную жизнь.
Glasnost — открытое обсуждение политических и социальных проблем и свободное распространение идей и информации — в русском языке буквально означает «публичность». Не случайно, предок этого слова в старославянском языке — слово «голос» (=глас).
Второй термин, perestroika, именует политику экономических и государственных реформ в Советском Союзе, установленную Михаилом Горбачевым в середине 1980-х годов. История показала, как эти усилия перестраивали общество, в полном соответствии с буквальным значением русского слова perestroika.
Легче смотреть из американского словаря, как перестраивается Россия, чем жить в ней. Поэтому не всем россиянам очевидна сама необходимость перестройки. Особых сомнений нет, однако, у тех, кто понимает отличие советских подвигов в космосе от исторического поражения в микроэлектронике и кто удивляется, как это Сахаров еще в 1967 году в секретном письме советским руководителям раскрыл им секрет, что «разрыв (между США и СССР по важнейшим показателям) возрастает».