Догорало лето. Горик Шмаков, глазастый белобрысый мальчишка, сидел на корточках, подставив лицо жаркому языку Жульки, шептал:
— Я тебе молока принес. Счас, счас... Ой, пролилось — опять быстро бежал...
Он достал из-за пазухи стакан — по худому животу струйками сбегало на шорты молоко — и поднес собаке.
— Ешь, Жулька, тебе надо щенка кормить. Раз своего молока нет, пей наше,- лагерное. А то и этот щенок околеет, как те двое...
Жулька виновато скулила, тепло и доверчиво заглядывая в глаза.
О ногу Горика, как всегда выгибаясь и мурлыкая, терлась кошка Агаша, тигровой масти. Ростом она была почти вровень с Жулькой, и меж собой они давно ладили: спали рядышком, свернувшись калачиками.
Несколько дней подряд Жулька и Агаша жили врозь. Жулька принесла трех щенят, а Агаша ждала потомства и пряталась от людей. Но сегодня вышла к мальчишке и довольно мурлыкала.
Горик, занятый Жулькой, даже не догадывался, что Агаша этой ночью окотилась.
— Ешь, Жулька, тебе молоко полезно,— он прижимал собачью морду к своей щеке и грустно рассказывал.— Сегодня была почта, а мне опять мама ничего не написала.
Почему она не пишет? Всем мамы пишут...
Жулька только лизала его сухим языком, признательно виляла колечком хвоста. А затем, чуть поскуливая, металась к норе, где прятала своего щенка.
Агаша тоже попыталась заглянуть в нору, но Жулька насторожилась и залаяла.
Горик протянул в нору руку, достал щенка, посадил к себе на колени, стал неумело поить его молоком из стакана. Щенок отворачивался, слепо тыкался мордочкой в шерсть подскочившей Жульки.
— Пей, дурачок, это же молоко! Что же ты? Эх, мамку свою совсем не жалеешь! Нет у нее молока, понимаешь — нет! Э-эх, ты, Подпалый...
Щенок был совсем крохотный, светло-коричневой окраски с желтым пятном на спине. Он еще ничего не понимал, и молоко пролилось на землю...
Горнист протрубил сбор. Горик поспешно сунул беспомощного щенка в нору, побежал строиться. Он был в младшем, пятнадцатом отряде, в пионерлагере впервые, однако приезжал третью смену подряд.
Его знали все сотрудники и удивлялись:
— Все лето в лагере!..
— Так ведь он же Шурки Шмаковой, что без мужа. Одна воспитывает сына,— пояснила пионервожатая.— Никак личную жизнь не устроит. А сейчас, может, любовь у нее с Борисом Леонтьевичем?
— А дите как же? Сын разве не личная жизнь? — возмутилась воспитательница Лариса Васильевна,— Вся в себе баба! Письма стало некогда написать.
...Лариса Васильевна подошла к строю ребят, мимоходом погладила по голове Го-рика, оправила ему вымокшую, облитую молоком рубашку, тихо спросила:
— Опять Жульку поил?
— Да. У нее молока нет, а щенок такой хорошенький. Я ему даже имя дал — Подпалый.
Лариса Васильевна улыбнулась,
— Добрый ты, Горик. Ишь, какое имя придумал — Подпалый... Будто про себя.
— Нет, Лариса Васильевна, это я на солнце выгорел — целое лето на море. А мама мне не пишет почему-то...
— Работает, видно, в две смены. Но напишет еще, обязательно...
Лариса Васильевна вспомнила, как в начале лета в профком неуверенно вошел белобрысый мальчик, смущенно затоптался у двери.
— Ты к кому? — спросила председатель профкома.
— Шмаков я, Горик, — потупившись, сказал он. — Можно мне поехать в пионерлагерь?
Лариса Васильевна подозвала его к себе.
— А мама твоя где?
Он упрямо сжал губы, молчал.
— В школу еще не ходишь?
— В первый класс скоро пойду.
— Вообще-то ты для лагеря еще маловат,— улыбнувшись, сказала председатель профкома.
Мальчик расплакался. Лариса Васильевна растерялась.
— Ну что ты, милый, что? — Она потрепала его по голове, и он доверчиво прильнул к ней.
— Мамка хочет приманить дядю Борю,— сквозь слезы залепетал мальчишка,— а квартира у нас однокомнатная. Сам слышал, как она соседке говорила: «Дите рядом, разве мужика приманишь.
— Дайте ему путевку,— неожиданно для себя произнесла Лариса Васильевна.— Я его в свой отряд возьму, для самых маленьких. Пойдешь? — взяла за руку мальчика.
— Пойду! — радостно выпалил он.
Лариса Васильевна вспомнила о том
разговоре, еще раз провела по голове Горика и пошла дальше. Отойдя несколько шагов, спохватилась — вернулась назад.
— Отря-яд! Шагом марш! Запевай:
Р-раз-два, кто идет?
Три-четыре, кто поет?
Кто шагает дружно в ряд?
Наш пятнадцатый отряд...
Горик охотно пел вместе со всеми.
...Жулька будто понимала, отчего Горик погрустнел, когда раздавали ребятам письма. Каждый раз, когда только в пионерлагерь привозили почту, подбегала к тете Даше, которая разбирала конверты и называла фамилии счастливчиков, и, не улавливая знакомого имени, терлась о ноги Горика, гонялась за своим хвостом — как бы устраивала перед ним «представление»...
Но вот однажды:
— Шмаков? Горик? Тебе письмо! — крикнула отрядная пионервожатая.
— Мне? — растерянно переспросил мальчик.— Где?
— У Ларисы Васильевны, она в корпусе.
Мальчик бежал, не чувствуя ног.
— Мамка прислала. Мамочка! Наконец-то! Не забыла!
Лариса Васильевна хотела заставить его станцевать или спеть, как было заведено при получении письма, но, увидев побелевшее, в слезах лицо Горика, без слов протянула конверт.
Он тут же прижал его к груди.
— Это мне письмо, да? Мне? — А кому же еще,— успокаивала его Лариса Васильевна.— Видишь, на конверте написано: Шмакову Горику. Хочешь, прочитаю?
Руки мальчишки дрожали, когда он протягивал назад письмо.
— Хо-чу-у... Очень!
«Родной мой сынок Горик,— читала воспитательница.— Ты прости, что долго не получал писем. Я писала, но, видимо, письмо на почте затерялось...»
Мальчик ухватился двумя руками за руку Ларисы Васильевны.
— Конечно, затерялось! Обязательно найдется!
«...Дома все в порядке. Я очень по тебе скучаю и считаю дни, когда ты приедешь. Ты, Горик, набирайся в лагере сил и здоровья, ешь хорошо...»
— Я сегодня всю молочную кашу съел,— похвастался Горик.
— Вот и напиши об этом маме,— похвалила его воспитательница и продолжала читать: «...Во дворе все ребята разъехались в пионерлагеря и к бабушкам, так что никого нет, скучно. Ничего, Горик, скоро первое сентября, купим тебе портфель в школу...»
— Портфель? — переспросил мальчик удивленно.— Так ведь мама же хотела мне купить ранец? Сама говорила.
— Значит, ранцев в продаже нет,— тут же как-то смущенно пояснила Лариса Васильевна.— Портфель тоже хорошо. Слушай дальше-
Когда Лариса Васильевна дочитала до конца письмо и отдала его мальчику, он по слогам прочитал адрес на конверте: «Ш-ма-ко-ву Го-ри-ку». Радостно засмеялся, запрыгал, приплясывая с ноги на ногу.
Лариса Васильевна, прикусывая от волнения нижнюю губу, смотрела на мальчишку и готова была вот-вот расплакаться...
Ночью Горик метался в постели. Вскрикивал, испуганно открывал глаза и быстро совал руку под подушку, боясь, что письмо пропало. Но оно было на месте, и мальчик вновь засыпал.
Он проснулся весь мокрый и сразу услышал, нет — скорее почувствовал вой Жульки. Он спрыгнул с кровати и побежал к Жулькиной норе. Увидев его, Жулька жалобно тявкнула и кинулась к мальчику. Он сунул руку в нору, вытащил Подпа-лого. Голова у щенка повисла...
Мальчик растерянно огляделся вокруг — но никого рядом не было. Что же делать? Как быть? Неожиданно он почувствовал, что в ногу ему ткнулась кошка. Горик положил на ее мягкую спину руку. Кошка довольно замурлыкала, подняв голову.
— Прости, Жулька. Прости, так надо,— Горик понес тихо скулившего щенка к гнезду кошки под лестницей. Жулька, насторожившись, замерла, готовая броситься и отнять детеныша.
— Так надо, Жулечка. Так надо,— ласково повторял Горик.
Мальчик опустил щенка на подстилку рядом с котятами. Агаша улеглась калачиком, обнимая всех вместе изогнувшимся теплым телом, и подтолкнула щенка лапой к своему животу.
Подпалый толкнулся в живот, ухватил сосок и усердно зачмокал...
