К середине начавшегося века, когда события нашего времени превратятся в интересную историю, один из туристских маршрутов, думаю, назовут «Пирамиды советской цивилизации» — не все же глазеть на египетские чудеса света. Начнется маршрут с Днепрогэса, включит в себя виртуальный исполин Дворца Советов, так и не построенный на месте разрушенного храма Христа Спасителя, и, конечно же, самую высокую «высотку» Московского университета. Но закончится маршрут наверняка в районе города Пушкино под Москвой.
Там туристы увидят самую настоящую четырехгранную пирамиду, и гид объявит, что это — последняя пирамида советской цивилизации. Туристы подумают, что пирамида недостроена, но узнают, что она была задумана именно такой — усеченной. Строили ее десять лет и закончили за два года до усекновения пирамиды советской власти.
Те, кто видели пирамиду Хеопса, будут разочарованы — тридцатью веками раньше умели строить грандиознее. Но гид объяснит разницу между громадностью и техническим масштабом. Не в том дело, сколько тысяч тонн бетона ушло на строительство подмосковной пирамиды и сколько тысяч километров кабеля проложено внутри бетонной плоти, и даже не в том, что на гранях пирамиды установлены 16-метровые антенны, смотрящие на все четыре стороны. Масштаб в том, что и на каком расстоянии способны увидеть эти четыре радиоглаза, соединенных радионервами с компьютерным мозгом пирамиды. Гид объяснит туристам, для чего строили эту пирамиду, расскажет о состязании двух экономических систем, о последнем витке гонки вооружений — об эпопее противоракетной обороны. На этом витке советская система проиграла состязание в целом.
Ракетно-ядерная эра
Гид начнет с того, что основная часть двадцатого века прошла под знаком противостояния двух общественных систем. Слова о свободе, равенстве и братстве, об освобождении человечества от ига капитала, о коренных преимуществах плановой научной экономики над стихией рынка и хаосом купли-продажи, — эти слова с непостижимой силой властвовали над многими неглупыми людьми. Всего за четыре года мировой войны противостояние между двумя системами сменилось их союзом против нацизма, но сам-то нацизм расцвел благодаря этому противостоянию.
Символом новой фазы противостояния стал страшный гриб, выросший над Хиросимой в августе 1945 года. Наука стала явным источником военной мощи — ядерное оружие получилось из чистой ядерной физики всего за несколько лет. А дальше уже наука, техника и военное дело соединились и закрутились в одном военно-промышленном механизме. Логика научно-технического прогресса стала фактором военным и политическим.
Политическое послание, прикрепленное к первой ядерной бомбе, адресовалось прежде всего вождю социализма Сталину. К августу 1945-го Восточная Европа, освобожденная социализмом от фашизма, оказалась этим же социализмом и оккупирована, и стало ясно, что Сталина не очень интересует воля освобожденных народов, как и мнение западных союзников по этому поводу.
Для военного дела, однако, и воля народов и воля Сталина — слишком неопределенные понятия, а ядерная бомба — просто новый вид оружия. Ядерный взрыв в Хиросиме следовало сравнивать с массированными авианалетами весной 1945 года на Токио, где погибло — от обычных бомб — примерно столько же, сколько в Хиросиме. С человеческой точки зрения, разницы нет — смерть есть смерть. Но с точки зрения военной, разница огромна: то, что в Токио сделали три сотни самолетов, сбросив тысячи бомб, в Хиросиме — один самолет с одной бомбой. Это в тысячи раз повышало «ценность» новой бомбы и делало в сотни раз более нетерпимой уязвимость самолета — «средства доставки» ядерной бомбы. Обычная противовоздушная оборона, с ее радарами, зенитками и истребителями, могла обесценить драгоценную бомбу.
К тому времени, однако, уже существовало практически неуязвимое средство доставки — баллистическая ракета. В последний год войны несколько тысяч немецко-фашистских ракет «Фау» поразили города союзников, больше всего Лондон. Они «доставляли» лишь 700 килограммов «полезного» — смертоносного — груза на расстояние 300 километров. Но увеличить эти параметры — дело техники и, конечно, науки. Была бы политическая воля. Волю проявили обе стороны великого противостояния, и еще до окончания войны обе стороны разыскали и захватили в качестве трофеев германские ракеты «Фау» и их соз-дателей.
Научно-техническим началом холодной войны с советской стороны стало создание 20 августа 1945 года Спецкомитета, под руководством которого началась интенсивная работа над ядерным и ракетным оружием. Ядерная бомба появилась в 1949 году, а в 1957 году советская ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли.
Руководителям США не надо было объяснять, что место мирного спутника в советской ракете заготовлено для ядерного заряда. Они приняли срочные меры, и ядерная эра превратилась в ракетно-ядерную, хотя в СССР ее чаще возвышенно именовали «космической эрой».
ПРО — оборона против неуязвимого оружия
Неуязвимость нового оружия — супердостоинство для того, кто думает о нападении, и суперпроблема для того, кто готовится к обороне. Межконтинентальная баллистическая ракета неуязвима по простой причине, понятной школьнику. Кто в школе не решал задачки о движении камня, брошенного под углом к горизонту? От греческого слова «бросать» произошло название древней военной машины для метания камней «БАЛЛИСТА», а потом и другие военные слова. То, что ракета баллистическая, упрощает оборону — ведь она летит как камень, безо всяких маневров. А вот то, что межконтинентальная, очень затрудняет.
Иллюстрация:
Основная межконтинентально-баллистическая формула. Задача для 9-го класса.
Камень брошен под углом к горизонту. Как связаны его скорость и максимальное расстояние L, которое он может пролететь по горизонтали? При какой скорости V камень может долететь от Вашингтона до Москвы (8000 км)? Сопротивлением воздуха и кривизной поверхности Земли пренебречь.
Ответ: V = ЦLg = 9 км/с = 32 000 км/ч.
Школьные формулы связывают скорость брошенного камня и дальность его полета. Чтобы камень долетел до противоположного конца Земли, его скорость должна быть около 8 километров в секунду, что в 25 раз больше скорости звука. Это и есть скорость межконтинентальной ракеты. При таких скоростях обычной противовоздушной обороне нечего делать — глазом моргнуть успеешь, но не больше.
В этом и заключалась главная проблема — успеть увидеть атакующий межконтинентальный «камень» и понять, куда он летит. Потом уже вторая проблема — как его обезвредить. А в сумме — проблема ПротивоРакетной Обороны, или ПРО.
Задание «увидеть ракету» в 1954 году получила Радиотехническая лаборатория АН СССР — лаборатория столь же секретная, как и задание. Академический привесок к названию служил для маскировки, еще более скромное название «Лаборатория измерительных приборов АН СССР» прикрывало курчатовский штаб ядерно-военной науки.
Радиотехнической лабораторией (впоследствии ставшей институтом) руководил Александр Львович Минц, выдающийся радиофизик и инженер. За его плечами были самые мощные в мире радиостанции, самый мощный ускоритель элементарных частиц — синхроциклотрон и самая первая система ракетной противовоздушной обороны (вокруг Москвы). Все эти сооружения совершенно разного назначения — средство массовой информации, физический прибор и вид оружия — с точки зрения физика основаны на радиоколебаниях.
А что на них не основано? Среди титулов двадцатого столетия «Век Радио» — не самый громкий, но, быть может, самый точный. Век, начавшийся с радиопередачи одной буквы через Атлантический океан, завершился всеобщей радиофикацией планеты в обжитом океане Интернета. На этом фоне ядерные и космические события выглядят кратковременными сенсациями.
Противоракетная оборона перешла от слов к делу в марте 1961 года, когда на советском полигоне удалось сбить баллистическую ракету. Это произошло за месяц до полета Гагарина, но держалось в секрете. Приоткрыл секрет Никита Хрущев — через пару месяцев похвастался перед Западом, что советские ракеты могут попасть мухе в глаз, даже если та заберется в космос. Быть может, своей прибауткой Хрущев хотел припугнуть американцев, рассчитывая, что они из его мухи сделают противоракетного слона.
Анализ радиолокационной задачи ПРО привел к выводу, что надобны два разных локатора. Один — для раннего обнаружения цели, или Станция Предупреждения о Ракетном Нападении — СПРН. А другой — для противоракетной стрельбы, когда атакующая ракета приблизится на расстояние противоракетного выстрела. Две разные антенны, как две пары очков, — для дали и для близи. Ну, и конечно, нужна голова, которой очки помогают увидеть все, что надо, и принять правильное решение. При космических скоростях голова должна быть компьютером, еще лучше — суперкомпьютером.
Первый противоракетный радиолокатор, созданный в Радиотехническом институте и названный «Днестр», встал на стражу космических рубежей страны в 1967 году. За ним последовали «Днепр», «Даугава», «Дарьял» и, наконец, «Дон», — все почему-то с речными именами на букву Д. За каждым именем — десять-пятнадцать лет труда многих тысяч людей.
Огромная четырехгранная пирамида, последняя советская пирамида, с которой мы начали экскурсию в ХХ век, — это и есть «Дон». С ним была связана основная часть радиоинженерной жизни Дмитрия Борисовича Зимина. И сейчас, в совсем другой его жизни, в офисе основателя БиЛайна, висит большая фотография этой пирамиды — с высоты воробьиного полета, на фоне голубого неба с легкими облаками. Фотография эта вызывает у него разные чувства. Удовлетворение, переходящее в гордость. И сожаление, со стыдом пополам.
Удовлетворение и сожаление с грехом пополам
Радиотехнический институт начинался с А.Л. Минца, и это его заслуга, что в жизни института соединялись профессионализм, уважение к человеческому достоинству, чувство ответственности и что-то еще трудно определимое, но очень теплое, что присутствует в рассказах знавших Минца даже спустя три десятилетия после его ухода из института.
Академик Минц был вынужден уйти из созданного им института в 1970 году. И в 1970 году РТИ включили в гигантское военно-промышленное объединение «Вымпел». Совпадение?
Обороноспособность страны была важным делом даже для тех, кто сомневался в мудрой политике партии-и-правительства. Сомнения не касались положенного на музыку вопроса «Хотят ли русские войны?». И сотрудники Минца, грустя о его уходе, с чистой совестью продолжали свой труд. Это с пистолетом можно и нападать и обороняться, а противоракетный радиолокатор годится только для обороны, только для того, чтобы отвратить немыслимый кошмар — ракетно-ядерную атаку. В РТИ занимались оборонной радиотехникой — разработкой, конструированием и надзором за воплощением конструкций в заводские «изделия». Сотни тысяч квалифицированных специалистов трудились для противоракетной обороны, и все они знали, что для этого дела, как тогда выражались, страна не жалела средств. Значит, дело государственной важности.
Только когда все инженерные и производственные проблемы были решены и гигантская пирамида противоракетного радиолокатора заняла свое место в географии Подмосковья и в мировой истории, замглавного конструктора Зимин огляделся. И только тогда — во второй половине 80-х годов — у него появились сомнения в том, что же они такое «строили-строили и наконец построили». Сомнения как военно-технические, так и относительно самого назначения подмосковной пирамиды.
Построенный противоракетный комплекс должен был защищать Москву, но, согласно договору между СССР и США от 1972 года, имел для этого не более ста противоракет, и, значит, даже теоретически не мог противостоять атаке с участием 101 ракеты. А в США тысячи ракет. И прорыв всего одной означает трагедию в сотни раз страшнее хиросимской. Допустим даже, что враг благородно запустит такое число ракет, с которым 100 противоракет могут справиться. Справляться с каждой атакующей боеголовкой они будут собственным ядерным взрывом — в небе над Москвой. Это вспышка радиации ярче тысячи тысяч солнц. Одно из требований к противоракетной радиотехнике — чтобы она выдержала такую вспышку. А человек-то сконструирован без учета этих требований. Архитектура Москвы, быть может, и не пострадала бы от противоракетных взрывов, но что станет с обитателями города?
Еще пара нефизических вопросов. Почему защищать надо лишь Москву? Что, Рязань и Хабаровск не жалко? И почему американцы не защитили таким макаром никакой свой город, ни Вашингтон, ни Нью-Йорк? Они что, дураки? Или им жизнь не дорога?
И наконец, итоговый вопрос: для чего же строилась эта пирамида, для чего истрачены гигантские средства, сопоставимые с годовым бюджетом всей страны?
Вопросы все эти не такие уж и сложные, и Дмитрий Борисович Зимин с грустным недоумением признает, что задал их себе поздно. Он не знал, что эпопея противоракетной обороны, в которую он вложил тридцать лет своей жизни, имела драматическую предысторию, которая могла стать и трагическим последним актом истории мировой.
Совершенно секретные события 60-х годов приоткрылись не так давно, позволив понять многое в истории нашей страны.
Вероломная оборона. И бессмысленная.
Наиболее красноречивое свидетельство тех событий — письмо академика А.Д. Сахарова в Политбюро от 21 июля 1967 года, рассекреченное не так давно. В письме речь шла «о двустороннем отказе США и СССР от сооружения системы противоракетной обороны против массированного нападения» — такой мораторий был предложен в марте 1967 года американским правительством.
Сахаров начинает с вежливого, но вполне определенного несогласия с точкой зрения, выраженной за несколько недель до того советским премьером
Косыгиным на пресс-конференциях в США. Косыгин утверждал, что подобный мораторий возможен только вместе с общим разоружением, а если по отдельности, то средства обороны всегда моральны, а средства нападения — аморальны.
Отец советской водородной бомбы не идеализировал руководителей США и в своем письме предположил, что американское предложение о моратории «обусловлено, вероятно, предвыборными соображениями, но, — подчеркнул Сахаров, — объективно, по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института, отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».
Эти соображения Сахаров и изложил в письме. Исходил он из того, что СССР обладает «значительно меньшим технико-экономическим и научным потенциалом, чем США»: в частности, по расходам на точные науки в 3-5 раз; по эффективности расходов в несколько раз, по выпуску компьютеров в 15-30 раз. И, как он подчеркнул, разрыв возрастает. Поэтому и необходимо «поймать американцев на слове, как в смысле реального ограничения гонки вооружения, в котором мы заинтересованы больше, чем США, так и в пропагандистском смысле, для подкрепления идеи мирного сосуществования».
Сахаров старался объяснить парадоксальный вывод — противоракетная оборона увеличит вероятность ядерного самоубийства человечества. Он лучше других знал, что с конца 50-х годов между США и СССР установилось равновесие сил ракетно-ядерного возмездия. Взаимное Гарантированное Уничтоже-ние — так в США назвали нового стража мира. Английское сокращение MAD (Mutual Assured Destruction) совпадает со словом «безумный», но лучше такой страж мира, чем никакого. У агрессора могло быть только одно преимущество — ядерная смерть на полчаса позже.
«Устинов говорил тихим голосом, так что его временами не было слышно, и создавалось впечатление, что он обращается только к Хрущеву. Хрущев же слушал его с непроницаемым видом, но явно внимательно. Мне кажется, что Устинов держался не просто как чиновник аппарата, даже самый высший, а как человек, преследующий некую сверхзадачу. Устинов уже тогда занимал центральное положение в военно-промышленных и в военно-конструкторских делах, не выдвигаясь, однако, открыто на первый план — предоставляя это Хрущеву и другим. Я понимал это и подумал: «Вот он, наш военно-промышленный комплекс». Тогда эти слова как раз стали модными в применении к США. Потом я то же самое подумал, когда встретился с Л. В. Смирновым (одним из руководителей советской военной промышленности). Оба они — очень деловые, знающие и талантливые, энергичные люди, с большими организаторскими способностями, всецело преданные своему делу, ставшему самоцелью, подчиняющие без колебаний все этой задаче. Люди этого типа — очень ценные и иногда — опасные».
А.Д. Сахаров. «Воспоминания»
«Термоядерная война не может рассматриваться как продолжение политики военными средствами (по формуле Клаузевица), а является средством всемирного самоубийства.
Полное уничтожение городов, промышленности, транспорта, системы образования, отравление полей, воды и воздуха радиоактивностью, физическое уничтожение большей части человечества, нищета, варварство, одичание и генетическое вырождение под действием радиации оставшейся части, уничтожение материальной и информационной базы цивилизации — вот мера опасности, перед которой ставит мир разобщенность двух мировых сверхсил.
Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края, а уж потом думает об удовлетворении всех остальных потребностей. Для человечества отойти от края пропасти — это значит преодолеть разобщенность».
Из статьи Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», 1968 год, май
А начнись гонка в противоракетной обороне, она вела бы к временным нарушениям этого равновесия страха, или, что не менее опасно, к иллюзиям собственной временной безопасности и, соответственно, к соблазну воспользоваться временным преимуществом и ударить первым.
Другая форма вывода, к которому пришли Сахаров и его коллеги — как в СССР, так и в США: «создание ПРО от массированного нападения нереально».
Но был ли Сахаров сведущ в противоракетных делах? Ведь его военно-научное дело было противоположным — средства нападения?
Средства ракетно-ядерного нападения и противоракетной обороны развивались рука об руку. Противоракетчикам надо было знать, как устроены боеголовки ракет нападения, чтобы их успешно поразить, а конструкторы боеголовок нападения старались их сделать неуязвимыми для противоракет. Советские противоракетчики предпочли бы работать «в творческом контакте» с американскими коллегами Сахарова, но приходилось полагаться на то, что наука и техника интернациональны, даже в совершенно секретной области.
Сахаров, по своему высокому положению, был в курсе всех этих ракетно-ядерных дел. Именно соотношение средств нападения и обороны было тогда темой самых горячих и совершенно секретных обсуждений. По словам Сахарова, тогда он с особенной остротой почувствовал ужас и реальность мировой термоядерной войны: «На страницах отчетов, на совещаниях по проблемам исследования операций, в том числе операций стратегического термоядерного удара по предполагаемому противнику, на схемах и картах немыслимое и чудовищное становилось предметом детального рассмотрения и расчетов, становилось бытом — пока еще воображаемым, но уже рассматриваемым как нечто возможное».
«Исследование операций» — это раздел математики о принятии решений в сложных и неопределенных условиях. В этот же раздел входит так называемая теория игр — о ситуациях, в которых «игроки» объединены и разделены конфликтом своих интересов: не важно, шахматы ли это, экономическая конкуренция или военно-стратегическое противостояние супердержав — на любой конфликт можно смотреть глазами, вооруженными логикой и математикой. Шахматная партия может завершиться выигрышем, проигрышем или ничьей. Партия исторического противостояния супердержав, если хотя бы одна из них положится на противоракетную оборону, неизбежно закончится разгромным проигрышем обоих игроков, — к этому выводу Сахарова привела научная логика.
Ну, а в истории КПСС математическая теория игр уступала практике игр бюрократических. Разумеется, у противоракетной обороны были свои энтузиасты — прежде всего специалисты, лично заинтересованные в разработке противоракетных систем и желающие это свое интересное занятие продолжить. Талантливые и увлеченные конструкторы новой военной техники находили слова, убедительные для вождей научного социализма.
Увлеченность задачей видна даже в послесоветских мемуарах этих людей. К примеру, рассказывая, как на одном из поворотов конструирования точность наведения противоракет ухудшилась, они с вновь испытанным облегчением заметили: «К СЧАСТЬЮ, в процессе проектирования системы выявилась возможность существенного повышения поражающего действия ЯБЧ ПР <>. [Главный конструктор] Кисунько договорился с руководством Минсредмаша об увеличении мощности ЯЗ ПР до величины, необходимой для обеспечения эффективного поражения цели».
Буква «Я» здесь означает «ядерный», а СЧАСТЬЕ состояло в том, что можно было пониженную точность наведения скомпенсировать повышенной мощностью ядерного взрыва. Взрыва, напомним, в небе над защищаемым городом. Видно, что главное для них было — поразить цель, а там хоть трава не расти. Она бы и не росла, если бы все ЯЗ ПР взорвались над бедным городом.
Как противоракетчики убеждали начальство, показывает эпизод 1962 года на обсуждении проекта системы ПРО Москвы. Председателю Комиссии генералу П. Ф. Батицкому надоело слушать доводы и контрдоводы, и он обратился к главному конструктору системы Г. В. Кисунько.
- Ну, что, Григорий Васильевич, ты нас не обманываешь,- все будет так, как ты говоришь?
- Конечно, Павел Федорович, клянусь вам!
- Ну, ладно, я тебе верю… А вы все (тут он повернулся к залу) помолчите! — И с этими словами он обнял и поцеловал Кисунько.
Главный конструктор клятву не сдержал. Система ПРО, с большими изменениями и с другим главным конструктором, войдет в строй на десять лет позже. Сколько за это время было истрачено народных миллиардов — другая история.
Судя по тому, что американские руководители предложили СССР мораторий ПРО, Сахаров мог догадаться, что его американским коллегам удалось перевесить американских противоракетчиков и довести свое мнение независимых экспертов до самого верха.
В СССР тоже были независимые эксперты. Но у советских лидеров не было привычки полагаться на независимую экспертизу. Сахаров в своем письме упоминает об «официальных документах, представленных в ЦК КПСС товарищами Харитоном Ю.Б., Забабахиным Е.И.» (научными руководителями обоих ядерных «Объектов»). Реакции на эти обращения, видимо, не было, раз Сахаров — заместитель Харитона — добавил свой голос.
История противоракетных интриг в Кремле пока не изучена. Сыграло ли роль то, что в главной противоракетной фирме работали дети руководителей страны? Или советским вождям хотелось к своим номенклатурным привилегиям добавить еще и защиту от ядерной угрозы? Первым делом защитить Москву, читай Кремль. А Тамбов обойдется как-нибудь. Что с того, что американцы не обсуждают, какой из их городов прикрыть первым, и вообще считают это невозможным?! Значит, мы опять впереди планеты всей, только и всего.
Создать систему ПРО Москвы решили еще в 1960 году, для чего организовали конструкторское бюро «Вымпел». В марте 1967 года в Советской армии ввели новый род войск — войска противоракетной и противокосмической обороны. А к лету был готов проект с красивым революционным названием «Аврора» — как противоракетным зонтиком прикрыть всю европейскую часть СССР. Под воздействием критики (военных и физиков «стратегического назначения») проект отвергли, но в силе осталось принципиальное намерение. В мае 1968-го вышло постановление ЦК и Совмина об усилении работ по ПРО.
Все это Сахаров знал по долгу службы. И, следуя своему моральному долгу, он обращается к замыслу дискуссионной статьи о взрывоопасном клубке проблем, в котором противоракетная оборона стала бикфордовым шнуром. Статью он назвал «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Так проблема противоракетной обороны превратила Сахарова из секретного высокопоставленного физика в открытого общественного деятеля.
Красноречива хронология. Экземпляр сахаровских самиздатских «Размышлений» стараниями КГБ попал в Политбюро в конце мая 1968-го, и по указанию Брежнева члены Политбюро познакомились с текстом. А в июле 1968-го советское руководство сообщило США о согласии начать переговоры об ограничении ПРО. Переговоры завершились в 1972 году подписанием договора. Опасность, о которой говорил Сахаров, была приостановлена.
Советская сторона в этих переговорах добилась права на ограниченную противоракетную оборону вокруг Москвы. В сущности, это была не уступка США, а потакание глупой прихоти советских вождей. В стратегическом противостоянии двух супердержав ограниченная ПРО все равно что никакая. Это лишь способ зарывать деньги в землю и разорять страну. Чем и занималось военно-промышленное объединение «Вымпел», включавшее в себя и Радиотехнический институт.